худрук Ереванского Государственного русского театра
им. Станиславского
Я буду добиваться, чтобы это понятие
перестало быть исключительно ленинградским, а стало бы, увы, и армянским.
Потому что это блокада, о которой никто не знает, — мы не сумели должным
образом рассказать об этом, донести всему миру.
Конечно, эти годы и дни самые
запоминающиеся, потому что вдохновение, с которым жил народ, ни с чем не
сравнить. Представьте себе 91-92 годы: это очереди за хлебом, керосином,
бензином и полное отсутствие культурного понимания. Что же произошло? А
случилось следующее: мы, Армения и Карабах, попали, фактически, в блокаду,
причем со всех сторон: экономическую, политическую, культурную, нравственную,
связанную с отсутствием информации, которая бы питала население. Приведу
фантастический пример, связанный с театром. В какой то момент на премьере
спектакля «Французские штучки», на которой присутствовали американский посол и
посол России Ступишин, за полчаса до окончания выключился свет. Премьера —
вырубается свет — полная темнота! Но не тут-то было: армяне уже привыкли к
таким веерным отключениям света, хотя в театре это было впервые. Шум в зале, я
в темноте: в одной руке — керосиновая лампа, в другой — свечка. Вышел и начал
успокаивать зрителей: давайте я вам расскажу финал, мало осталось — тем более,
он запутанный. Зрители завопили и вынули все что у них было — фонарики, свечки,
спички. Посол Ступишин достал мощный фонарик неизвестного происхождения, а
посол США включил еще более яркий фонарь, и я понял, что должен сесть в первый
ряд и освещать актеров, находящихся на сцене в полнейшей темноте. Я осветил
Лейли Хачатрян и Витю Ананьина, которые были на сцене, спектакль продолжился.
Но вот начинается танец. Что делать? Я встал с первого ряда, обратился к
зрителям и своим хрипатым голосом запел «ля ля ля…», заранее объяснив, какая
здесь должна быть песня — известная «Мелодия любви». И весь зал затянул эту
песню. Актеры подхватили и стали танцевать. Это было такое единение, чудо,
которого я больше никогда не видел нигде — до сих пор мурашки по телу.
Тогда я понял, что люди все равно
будут верить в искусство, в таинство театра. Это меня очень впечатлило и
воодушевило. Зрители не расходились минут тридцать, стали выносить на сцену
все, что было — пирожки, конфеты, хлеб… Это такое было мощное сопротивление той
блокаде, когда мы выходили на улицу впотьмах, это единение. Никогда не забуду,
как на улице Абовяна в полной темноте увидел длинную цепочку из людей — она
тянулась от нашего театра до площади Ленина, цепь людей, которая не сдавалась:
они доводили друг друга до площади и далее. Так я, держась за руки, дошел в тот
вечер и до своего дома.
Не забыть и случай, когда по сценарию
героиня спектакля, которую играла Милена Штейнберг, говорит «мне жарко», а в
этот момент изо рта у нее идет пар… А после она прибегала ко мне в кабинет —
согреться у буржуйки. Задаешься вопросом иногда: не ради чего они это делали, а
как вообще они это делали?
Помню, когда ко мне на «Хануму» пришли солдаты с
автоматами и жестким требованием играть только на армянском языке. Я ничего не
ответил. Спектакль играли, как всегда… Они прошли в зал и, как все, смеялись,
аплодировали. Все через преодоление. Потом подошли, поблагодарили. Я уверен,
что бы ни случилось с армянами, наш народ все преодолеет. Дружное умение
прощать недостатки друг друга, ценить достоинства — это тоже преодоление
блокады.
Спасибо Вам большое! Это было ужасное время !
ОтветитьУдалитьЭто было время единения народа!Поддержки,надежды,веры в будущее и любви к ближнему!
ОтветитьУдалить