Гоар Рштуни

Блокада

Это грозное слово осталось с военных лет, обозначая ужас выживания при блокаде Ленинграда… Кто мог подумать в новом, давно цивилизованном мире, что блокада приползет к твоему городу, к твоему дому, и начнет душить медленно, но верно?

Как сейчас помню начало. Газ начал едва гореть в конфорке и совсем погас. Сказали, Иран не поставляет. Темная история, жители тогда не общались с внешним миром напрямую, кто знает, почему не поставляет…

Закрыли АЭС, чтобы победить на выборах. И началось… Потом заработала ТЭЦ на мазуте. И вот тут — блокада. Наивные горожане возмущались и пытались жаловаться на плохих соседей. Но никому не было дела до нашей блокады… Мазут не пропускали. Бензин тоже. Керосин отпускали инвалидам и особо нуждающимся. Свет могли давать на час или два в сутки. Родились новые слова — «веерные отключения». Это когда в здании напротив свет есть, а в вашем его нет. Особенно тяжело переживали блокаду домохозяйки. В то время по телевизору показывали «Санта-Барбару». Русским-то что? У них проблем в Останкино не было. А веерное отключение в качестве уважительной причины «Санту» не учитывало.

Кривая поставок автомобильных аккумуляторов резко взмыла вверх: изобретательные ереванцы наладили домашнее освещение маленькими лампочками, и телевидение у зажиточных граждан было круглосуточное, на 12 Вт… Вообще, вот тут-то снова появились богатые и бедные: одни согревали дома керосинками «Фуджи», освещались с аккумуляторов, имели левый свет, те же, что победнее, мерзли и пользовались свечками. Все, кто мог, бросились делать свечи. На нашей работе придумали форсунки из пустых пивных банок, наливали туда легкие фракции отгонов, и получалась настоящая газовая конфорка. Голь на выдумки хитра…

Сосед-электрик провел левый свет с троллейбусной линии, в доме повсюду последовательно были включены электроплитки. Как-то он объяснял необходимость трех-четырех плиток. Это что! У меня коллега левый свет из метро провел! И телевизор у них все время показывал эту «Санта-Барбару». Дочка так переживала, что не может досмотреть, но стеснялась проситься на просмотр. А сосед-электрик днем во дворе громогласно рассказывал вчерашнюю серию. С балконов свешивались соседи и поочередно просили: «Подожди, не рассказывай, пойду дверь открою!» Потом кто-то кричал: «Свет дали!» И двор тут же пустел: здание интенсивно использовало электричество: уроки, глажка, плита… Часто из-за аварии все вокруг мгновенно погружалось в темноту — сгорал кабель… Чинили долго, к этому времени веерное отключение давало свет соседнему зданию…

Большую заботу электроснабженцы проявляли к умершим — армяне умеют чтить традиции. Естественно, за мзду. Если в доме заводился покойник, весь двор кайфовал: свет и воду давали на весь день. В нашем доме в третьем подъезде жила тетя Такуш, лет 80. Жила — громко сказано. Хорошая сноха попалась, четыре года так ухаживала за свекровью, что она в глубоком инсульте с парализованной половиной тела умудрялась репетиторствовать. И встречаясь, соседки глазами указывали на их окна и шептали: «Еще жива?» Вот так поставили на счетчик.

Я решила подремонтировать квартиру и сдавать ее. Но, увы, ничего не получалось: цены меня устраивали только с иностранцев, а они нагло спрашивали: «Хев ю леви лайт?» Левого света у меня не было, а правый — час-полтора в сутки… Кабель постоянно пробивало, и мы днями мерзли… Жалко было на новый ремонт и печку. А потом не стало дров — все деревянное из моего подвала всю зиму беззастенчиво жгла забравшаяся туда нижняя соседка. И как я ее не отдубасила той антикварной ножкой! Поднимаюсь: прямо на площадке ее племянник рубит топором антикварные ножки от старинного дубового стола, который мы на время ремонта спустили в подвал…

Как-то холодильник тоже пробило, позвали мастера, тоже соседа. Он долго чинил, оглядывался и при расчете сказал: «Денег я у тебя не возьму: я твой холодильник изнутри видел. Но твои талоны на сигареты вам не нужны — отдай их мне!»

Летом со светом было чуть получше, отопительные приборы не пробивали кабель. И я варила борщи. Закатывала в банки. Пассеровала лук и закатывала в банки. Все закатывалось, чтобы зимой вскрыть и подогреть за короткое время веерных подключений… Подружки тонко нарезали морковь, помидоры и картошку и сушили. Оставалось вскипятить. Так мы экономили электричество.

Как-то после выданной получки я смогла купить газовый баллон. Что это был за сказочный баллон! От счастья и нахлынувших чувств я сшила для него длинную юбку с оборками. Казалось, там был не сжиженный газ, а окаменелый — полгода продержался, я бы могла войти в книгу Гиннесса! Просто я его тратила с умом: вскипятила — переношу на плиту. В подвале у меня до сих пор стоят две керосинки «Фуджи», одна обычная, два газовых баллона, две керосиновые лампы и самоварная труба. Ой, а труба! Гений моего инженерного творчества!

У нас дома антиквариата тогда было много, приходилось продавать. Старинная керосиновая лампа Ehrich & Graetz как новая. Дочка под этой бабушкиной лампой готовила уроки. Самовар дореволюционный, на 5-7 литров. И вот однажды, пристально посмотрев на него, я поняла, что он может обогревать комнату. По чертежу заказала в институтской мастерской трубу с коленами и засыпала в самовар щепу. Результат был потрясающий! Мы были спасены! Грели руки, обняв пузатого спасителя, пили чай и всегда имели теплую воду… Наша кошечка, которая в холодные ночи лапкой откидывала наше одеяло, чтоб и нас погреть и самой погреться, теперь от самовара не отходила.

У моего племянника от -2º градусов в доме отморозилась кисть руки и посинела. Повезли в больницу, там хотели амрутировать. Но сказали, надо подождать, пока свет дадут, а до этого в приемной под мерцание свечи две сестрички смазывали обожженного ребенка… Утром на работе сказали, что в Массиве чуть ли не все ходят обмороженные, там же холодней, чем в городе. А сотрудница плача рассказала, что внук орет, как только дают свет… Он родился в темноте и рос целый год, не ведая электричества…

По ночам по всей Армении стоял мерный и робкий звук пилы. Пилили деревья для топки. Все вырубили вокруг. Платаны на проспекте остались. Увидев деревяшку, я поднимала ее и несла домой — сначала друзьям, потом и сама печкой разжилась. До сих пор, увидев бесхозный сучок, хочу поднять и нести домой. Блокадный синдром.

Еще один блокадный синдром — ереванцы до сих пор ходят в туалет, стараясь не включать свет.

Говорят, на блокаде кое-кто наживался, ее специально продлевали… Вот и недавно выяснилось, что даже в Ленинградскую блокаду для высших чиновников пекли пирожные, а на улицах люди находили апельсиновые корки. Но народ ничего не знал…

В Ереване все хорошо все знали. И кто как живет, и на что живет. Правда, на что жило большинство — никто не понимал, даже президент. Ходила байка, что когда президента Левона Тер-Петросяна спросили, как он умудряется курить на зарплату дорогие сигареты LM, он ответил: «Разве я спрашиваю вас, как вы живете на вашу зарплату?»

Нация резко потеряла в весе. Я похудела вместе с нацией — стала весить, как в десятом классе. Больше всех пострадали очень интеллигентные люди — жили они впроголодь, на почти невыдаваемую зарплату. И я снялась с насиженного места, хотя 17 лет работала, создавала отдел… Нашла работу в Москве, НИИ онкологии. Когда я приезжала домой, кормила кого только могла. И сама поправилась. Из Москвы двое русских коллег совали мне деньги для своих друзей в Ереване. И вот привезла я как-то эти 100 бесценных долларов в семью одного профессора по коньяку. Он готовил инвентаризацию всего коньячного производства для тогдашнего премьер-министра. И жена — тоже доктор наук, дома двое внуков. Дети потеряли в НИИ работу… Они уже шестой день отваривали макароны. Без масла.

Да, именно на науку и культуру пришелся первый удар. И много-много других ударов из-за неумных шагов и решений властей.

Потом пошли многочисленные партии, но за этим, как и после десятого космонавта, я перестала следить. Электричество стало постоянным (разумеется, с переменным током). А газ… Россия стала скупать за долги важные узлы, в том числе и газификацию. Провели всем газ, и все счастливы.

Но все это я про Ереван рассказываю. Думаю, в остальной Армении было намного хуже. И раной в сердце моем — Гюмри. Там очень плохо до сих пор.

И еще один синдром, которого я не замечала раньше. Блокада резко изменила не только бытовой уклад, но и нравственный. Люди перестали стесняться своей бедности и постоянно жалуются. «Плачут». Не все, конечно. Многие остались аристократами — никуда не собираются уезжать и никогда не жалуются.